Мадалена, крепостная графа Сен-Клер, рубила тростник на берегу реки, пониже господской усадьбы в Кермарии. Ее дом стоял у самых стен усадьбы, и во время вчерашнего ночного боя была повреждена его тростниковая крыша. Мадалена собиралась починить ее как можно скорее. У нее не было времени переживать по поводу событий минувшего дня. Как и все ее односельчане, она была потрясена ночным происшествием в усадьбе, но одного дня на траур и соболезнования было вполне достаточно — наутро нужно было продолжать прерванную работу. Нет, после трагических событий они не стали меньше уважать своего хозяина. По сравнению с предыдущими, он был неплохим, даже добрым господином. Но теперь Жан Сен-Клер лежал мертвый и окоченевший, и они не могли ничем помочь ему, а работа в поле не терпела отлагательств. Мадалена умело держала косу покрасневшими, иссеченными осокой руками, и валила густую траву легкими, уверенными взмахами.
Женщина крепкая и сильная, она не боялась одна работать на болоте. Поэтому, услышав необычный шорох, она не обратила на него особого внимания — это могли быть утка или лысуха, потревоженные на гнездовье. Она только напомнила себе, что надо не забыть проверить хорошо замаскированные сетки и силки, расставленные на дикую птицу, и снова взмахнула косой.
Узкая полоска ткани придерживала седеющие волосы Мадалены, не давая им спускаться на глаза во время работы. Камыши снова зашелестели не далее, чем в трех ярдах от нее. Мадалена распрямилась, положила косу на сгиб локтя и поправила повязку на голове.
— Кто тут есть живой? — окликнула она, не ожидая услышать ответа.
— Мадалена…
Хриплый шепот заставил крестьянку покрепче ухватиться за косу. — Кто тут? Кто это говорит? — Она выставила вперед свое оружие — загнутое кривое лезвие блестело в лучах восходящего солнца.
— Мадалена, помоги мне…
Заросли камышей раздвинулись, из них выползло странное существо, вероятно, некогда называвшееся человеком. Мадалена в ужасе смотрела на окровавленное, избитое лицо незнакомца.
— Матерь Божия! — Крестьянка попятилась, запнулась о связку нарезанного тростника и остановилась. Забыв про работу, про свою крышу и тростник, женщина была готова в ужасе броситься прочь.
— Мадалена! Помоги мне… Разве ты не узнаешь меня?
У создания, которое выползло из тростника, были зеленые, очень красивые зеленые глаза. И крестьянка их узнала — о них мечтала по ночам каждая девушка в Кермарии, когда приходило ее время влюбиться.
— Мастер Раймонд! — У Мадалены выпала из рук коса, а сама она опустилась на колени перед сыном покойного хозяина.
— Благодарение судьбе, — прошептал раненый. — Ты узнала меня. А ведь в какой-то миг я испугался, что ты прикончишь меня этой косой.
— Мастер Раймонд, ваша бедная голова…
— До свадьбы заживет. Мадалена, у тебя есть вода?
— Да, конечно, господин. Вот…
Мадалена протянула Раймонду старую кожаную фляжку, и юноша жадно выпил все ее содержимое.
— Что теперь с вами будет, сэр? — спросила она, все еще с ужасом глядя на то, что стало с его лицом.
«Теперь, — подумала она, — Раймонду Хереви будет не так легко, как прежде, добиваться побед над девушками — шрам от носа до скулы останется навсегда. Надо как следует обработать эту рану, все остальные порезы и царапины кажутся незначительными. Много запекшейся крови, но это ничего — он парень молодой».
— Мадалена, скажи мне, если знаешь, что делается в Кермарии? Де Ронсье все еще в усадьбе моего отца?
— Нет, господин, но он оставил гарнизон для охраны…
Раймонд кивнул, стараясь не упасть в обморок от боли, пронзавшей его измученное тело. Казалось, его голова раздулась по крайней мере вдвое, и ему было очень трудно сосредоточиться. Если бы не смертельная опасность, грозившая ему, он свалился бы прямо в ржавую болотную грязь и уснул. Камыши плыли и кружились перед его глазами. Его мотало из стороны в сторону.
— Господин, вы очень бледны…
Раймонд поднял голову.
— Говори же, Мадалена. Что случилось с моим отцом? Граф захватил его?
На широком лице Мадалены читались боль и жалость. Своей сильной, задубелой от работы рукой она сочувственно коснулась его грязного колена. Она не отважилась прямо сказать, что случилось, но ее взгляд выдавал горькую правду.
— Я… Мне очень жаль, господин…
Раймонд обхватил грязными руками изуродованную голову.
— Будь все проклято! За что Бог так наказывает нас?
Мадалена смотрела на горестно склоненного юношу и молчала. Она была в два раза старше Раймонда Хереви. Он был сыном рыцаря, а она — дочерью крепостного мужика, но несмотря на это, Мадалена чувствовала, что его горе глубоко тронуло ее. Конечно, незаконное происхождение Раймонда лишало его прав на Кермарию, однако старый Жан Сен-Клер любил своего первенца и всегда защищал его интересы в пределах своих владений. Раймонд привык к легкой жизни, привык, что находится под защитой. А теперь вдруг все изменилось. Он не только потерял отца, но и лишился своего положения. Теперь он предоставлен самому себе.
Жалость толкнула Мадалену к нему. Она обхватила Раймонда сильными руками, в ее объятии было что-то материнское. Она крепко держала его, не давая упасть. Раймонд дрожат всем телом. Мадалена нежно, слегка укачивая, успокаивала его, покуда дрожь не прекратилась.
Тогда она отпустила его и, отойдя немного в сторону, сглотнула комок в горле и вытерла глаза подолом юбки.
— Господин, это еще не все. Если у вас достаточно сил, чтобы выслушать меня…