Холодная весна - Страница 87

Лицо ее мужа потемнело от гнева.

— Что такое?!

Анна опустила голову.

— Посмотри-ка мне в глаза, дочь моя. — И Хуберт угрожающе поводил пальцем перед лицом испуганной девушки. — И не тяни время. Ты скажешь мне всю правду, и прямо сейчас. Ну-ка отвечай: как зовут отца ребенка?

— Прости, отец, — повторила Анна. — Я не могу этого сказать.

Хуберт ударил кулаком по столу так, что с грохотом подскочили суповые миски.

— Ты скажешь мне это прямо сейчас, сию минуту, или, брюхатая ты сучка, я наплюю на то, что ты с начинкой и выпорю тебя кнутом так, что ты неделю не встанешь!!!

— Не надо, Хуберт, — бледнея, сказала Мархарид. Она умоляюще посмотрела на Анну. — Пожалуйста, Анна! Одно только слово, ну что тебе стоит?

Анна снова покачала головой.

Хуберт долго смотрел на свою дочь, что-то обдумывая, затем откинулся назад и сказал:

— Ладно, я не буду принуждать тебя раскрывать свои тайны…

— Спасибо, папочка!

— … Но ты скоренько выйдешь замуж. Я думаю, Самсон возьмет тебя и такой. — Хуберт посмотрел на жену, ожидая поддержки. — Возьмет, возьмет, правда, Мархарид? Дьявол его знает почему, но этот болван всегда вздыхал по Анне.

— Он-то ее возьмет и еще пальчики оближет, да наша-то козочка не хочет, — объявила Мархарид. — Она говорит, что не пойдет замуж.

Отец упер руки в бока.

— Не хочет?..

На лице отца появилось такое выражение, что Анна посчитала благоразумным отойти от него подальше.

— Не хочет? — изумленно повторил он.

— Папа, не принуждай меня. Пожалуйста! Ты ничего не понимаешь…

Хуберт вскочил на ноги. Он был рослый и сильный мужчина. Анна вжалась в стену.

— Слушай, ты, сучка этакая, я еще раз говорю тебе, и больше повторять не стану. Ты брюхата и при этом не замужем. Это позор для тебя и для нас. Но я еще помню, что значит быть молодым, и сам предлагаю тебе наше прощение — при условии, что ты немедленно выйдешь замуж и узаконишь таким образом дитя, что у тебя внутри.

— Прости, отец, но я не могу…

— И это твое последнее слово?

— Да, отец.

Суровое выражение появилось на его обветренном лице. Он отвел взгляд от дочери, снова сел на лавку и сказал, глядя в пустую миску:

— В таком случае, красавица, собирай вещички и выметайся из дома.

— Нет, Хуберт! — закричала Мархарид, вскакивая из-за стола.

— Сядь, жена! — ледяным тоном обратился к ней муж. Анна слушала и не узнавала отцовского голоса.

— Но, Хуберт!..

— Сядь, я сказал!

Мархарид повиновалась.

Отец поднял голову и исподлобья взглянул на дочь, затем на жену. Он выглядел иначе, не так, как всегда. Мархарид таким его еще никогда не видела. Она тихо спросила:

— Значит, ты ей предлагаешь на выбор: она остается и выходит замуж за Самсона — или уходит из дома. Я правильно тебя поняла, Хуберт?

— Так и есть, слово в слово, — равнодушно согласился тот.

Все еще не веря, что ее выгоняют из дома, Анна повернулась к родителям спиной и пошла к своей лежанке. Она бросала в кучу вещи не раздумывая, небрежно скатав вместе сменное платье и тунику. Она добавила костяной гребень, красную ленту, нитку бус — подарок от Раймонда. Что еще?

Собирая пожитки, Анна слышала как бы издалека, как мать умоляла разгневанного отца:

— Хуберт, так никто никогда не делал.

— А я сделаю.

— Хуберт, но ты неправ.

— Неправ тот, кто плодит внебрачных детей.

— Хуберт, пожалуйста, передумай. Ты об этом горько пожалеешь.

— Никогда.

Анна была готова. Под мышкой она держала узел — завернутые в плащ свои пожитки. Она подошла к двери и взглянула в последний раз на отца.

— До свидания, папа…

Отец даже не взглянул на уходящую дочь.

— Мама!..

Всхлипнув, Мархарид поднялась с лавки.

— Я не позволю выгнать ее из дома в одном платьице!

Она подбежала к корзинке, в которую Анна утром собирала овощи и торопливо положила в нее десяток яблок, маленькую буханку хлеба и головку белого мягкого сыра. Бросившись к кровати Анны, Мархарид собрала в охапку одеяла и простыни и сунула эти тряпки в ту же корзину. Ее руки тряслись, как в лихорадке.

Анна ждала на пороге, а Хуберт сидел, тупо уставившись в пустую миску.

С корзинкой в руке, Мархарид бросилась к дочери и порывисто обняла ее. В ее глазах блестели слезы. Анна почувствовала, что и она сейчас заплачет, но сдержалась. Неожиданно она ощутила в себе силу, о которой до сих пор даже не подозревала.

— Прости, матушка.

— О, Анна! Ну пожалуйста, скажи нам правду и согласись выйти за Самсона!

— Мама, я дала обещание и останусь ему верна. Самсон — славный парень, но я не могу выйти за него.

Мархарид смахнула слезу, и мать с дочерью вышли за порог. Был теплый ласковый вечер.

— Я вижу по его глазам — он не изменит своего решения. — Голос Мархарид надломился. — Доброго пути. Я положила несколько су на дно корзинки, не потеряй их. Анна, я люблю тебя!

Анна пыталась улыбнуться.

— И я люблю тебя. — Она заговорила погромче, подойдя вплотную к двери. — И тебя, папа, я люблю тоже!

Взяв из рук матери корзинку, изгнанница зашагала по переулку, ведущему к церкви. Снова к отцу Иану.

По мере того, как Анна, нагруженная узлом одежды и корзинкой, которую ей собрала матушка, приближалась к дому отца Иана, на Локмариакер, словно нежный серый покров, опустились сумерки. Ветер стих, тишина и покой объяли всю гавань. Даже чайки в порту, и те замолчали. Море было их колыбелью, оно укачивало их перед сном.

Церковная дверь была приотворена, и Анна тихо вошла в портал. На алтаре горели две свечи, а перед ними стоял на коленях высокий человек; длинная тень от его фигуры падала на пол. Отец Иан совершал обязательное вечернее богослужение, распевая псалмы. Слова, произносимые речитативом, были почти неразличимы и, смешиваясь с отражающимся от каменных стен эхом, сливались в мерное гудение, похожее на отзвук далекого пчелиного роя.