Сама конюшня была ветхой и разрушающейся; нетрудно было понять, что Олье или все смертельно надоело, или он просто не справлялся с работой. Первое время после прибытия в Хуэльгастель он был неплохим конюхом: было бы жалко, если бы он покинул их в поисках другого места работы. В отличие от вилланов, свободные люди имели право и наниматься на работу, и оставлять ее, о чем не всегда помнил ее вспыльчивый муж.
У графини отлегло от сердца, когда она увидела, что Арлетта неуверенно поднимается на ноги. Но едва ли она будет держать язык за зубами. Поэтому, чтобы лишить падчерицу любой возможности наделать очередных глупостей, Элеанор вывела своего мужа из конюшни во двор.
— Мне хотелось бы кое-что обсудить с тобой, Франсуа, — сказала она, изо всех сил стараясь сохранять такой тон, словно ужасающей сцены у стойл никогда не было. — Мне бы хотелось посвятить тебя в мои планы относительно аптекарского садика.
— Непременно, дорогая. — Граф пошел туда, куда она его вела. На его лице уже не было демонической ненависти, обуревавшей его несколько минут назад.
Элеанор, будь она предоставлена сама себе, охотнее всего вернулась бы в конюшню, чтобы оказать помощь Олье и Обри. Но она считала немалым достижением уже то, что прекратила избиение. И графиня Элеанор поняла, что сможет добиться многого. Не сразу, конечно. А ее импульсивной, быстрой на решения падчерице, которой иногда все-таки удавалось сдерживать свою порывистую натуру, еще предстояло научиться подобным маневрам.
Граф Франсуа знал, куда его вела жена.
По другую сторону фуражного сарая, дверь которого выходила на юг, в пределах опоясывающей замок стены располагался маленький мощеный дворик. Он никак не использовался в хозяйстве и постепенно превратился в свалку сломанных и ненужных вещей. Сейчас там валялась телега с переломанными осями, несколько бочонков, которые могли бы послужить и еще после хорошего ремонта у бочара, большой кусок лопнувшего по спайкам водосточного желоба, ожидавшего рук лудильщика, полусгнившие клетки для кур, изломанные решета, износившийся мельничный жернов, который дожидался мастера, появлявшегося в замке раза три в год.
Франсуа покорно позволил супруге отвести себя во дворик. Он прислонился к остову поломанной телеги с лопнувшей осью.
— Ты хотела поговорить со мной, Элеанор?
— Да, мой господин, — ответила жена, мягко вынимая свою ручку из жилистой руки графа.
Франсуа воспринял этот жест с сожалением. Его прекрасная, хрупкая графиня не часто выказывала ему свою любовь, но на этот раз она прошествовала с ним рука в руке по всему двору, и ему это очень понравилось. Он хотел, чтобы жена не держалась с ним так отстраненно, и все же… Понимает ли она, как это важно для него?
— Я уже не раз говорил, Элеанор, тебе лучше звать меня просто Франсуа, когда мы вдвоем и нас не слышат слуги.
— Благодарю тебя… Франсуа. Это местечко прекрасно подойдет для сада. Если только ты прикажешь слугам расчистить его от всего этого мусора…
Франсуа в знак согласия махнул рукой.
— Пусть будет так.
— Я думала, кому поручить уход за садиком. Может быть, молодой Обри…
— Обри ле Мойн? — резко переспросил Франсуа.
Элеанор продолжила с ласковой улыбкой:
— Да-да. Он хороший юноша, на него можно положиться. — Она приложила тоненький белый пальчик к губам и поглядела на стопку приготовленной брусчатки.
— Но я же сказал тебе, что хочу направить Обри по стопам Джехана. Он высокий и сильный для своих лет…
— Правда? — Еще одна загадочная улыбка, и бедра Франсуа налились теплой кровью. — О дорогой, спасибо. Кажется, он действительно очень силен. Как раз то, что мне надо.
Она назвала его «дорогой». Элеанор никогда еще не употребляла этого слова по отношению к нему. Сперва объятия во дворе, теперь это. И Франсуа не нашел слов, чтобы возразить на просьбу жены назначить Обри садовником по лекарственным травам.
— Я думала, — продолжила жена, словно не догадываясь, в каком направлении движутся мысли ее мужа, — мы могли бы убрать отсюда эти камни и разбить грядки, расположив их крестом.
— Крестом?
— Так будет легче пропалывать. Для начала я планирую четыре грядки, но что где сажать, решится позже. Я полагаю, грядки мы обсадим лавандой — для нее найдется применение, это неплохое растение, и пахнет превосходно. Вот здесь в уголке я хочу посадить лавровишню, а там, — Элеанор указала пальцем на середину одной из предполагаемых грядок, — розмарин. А вот тут…
Франсуа слушал вполуха, как его жена в деталях расписывала ему будущий замковый лекарственный садик. Нечто подобное было у них, когда мать была помоложе, и всем тогда хватало лечебных трав и зелени для приправ. Сам Франсуа в эти тонкости никогда не вникал — тут была область безраздельного господства жены; его собственные знания свойств растений были очень отрывочными. Конечно, было бы неплохо, чтобы у них всегда имелись под рукой нужные травы в достаточном количестве. Сам-то он наибольшее предпочтение отдавал шалфею, которым приправляли подаваемых к столу пулярок.
— Еще шалфей, — добавил Франсуа к перечню жены, — мы обязательно должны посадить здесь шалфей.
— Само собой разумеется, причем обязательно сорт с красными прожилками. Насколько я знаю, это лучшее средство против воспаленного горла. Я же только что тебе сказала о нем, разве ты не слышал?
— Извини, Элеанор, я отвлекся. Но я слышал достаточно, чтобы понять твою мысль. Надеюсь, твой садик будет процветать, и если хочешь, можешь забирать молодого Обри себе в помощники.