Роберт де Ронсье не часто отваживался теперь на долгую прогулку верхом; чтобы подняться в седло, он пользовался специально положенным камнем. В такие минуты конюхи Хуэльгастеля обменивались многозначительными взглядами и прикусывали свои языки. Они готовы были поклясться, что пройдет совсем немного времени, и старый граф окажется не в состоянии вообще забраться в седло без посторонней помощи. Старый граф немало времени проводил с Арлеттой — он души не чаял в своей внучке, но его любимыми развлечениями оставались лошади и охота. Конюхи не стеснялись заключать пари, придумывая сроки, когда же наконец граф Роберт окончательно состарится. Но его разум все еще был скорым, как у юноши, и он пока не менял своего образа жизни и привычек, даже если и заметно уставал после долгой охоты или выездки.
Граф достал шахматную доску, и Арлетта начала расставлять на ней вырезанные из слоновой кости фигурки.
— Ты плакала? — внезапно задал вопрос дед.
Арлетта в смятении поставила фигуру епископа на место пешки.
— Нет…
— Ты что-то скрываешь. Что произошло? — Дымное облако окутало его голову, граф откашлялся и отпил из серебряного кубка. С неудовольствием он отметил характерные белые облачка, поднимающиеся от камина к высоким стропилам. Ночь предстояла холодная и ветреная.
— Я… мне не хочется об этом рассказывать, — Арлетта, взяв туру, вертела ее в пальцах.
— Надеюсь, ты не поссорилась с отцом?
— Да нет…
Зазвенели кольца, на которых висела гардина при входе, и в зал проскользнули две служанки; длинные полотняные рукава их хитонов свешивались на запястья. Вместе с ними в зал ворвался очередной порыв холодного ветра, мигом задувший слабые огоньки в светильниках на стене вокруг очага.
— Лена! — Граф сделал жест старшей из двух, бледнолицей миловидной девушке с серыми понятливыми глазами; ее русые волосы выбивались из-под головного покрывала.
— Мой господин? — Лена поклонилась, слегка присев в знак почтения, и приблизилась к графу.
Роберт знал, что его сын изменял жене с молодой служанкой графини, и теперь разглядывал ее оценивающе. Халатик на девушке был плотный и не позволял рассмотреть то, что скрывалось под ним. Однако как-то в разговоре подвыпивший Франсуа обмолвился, что у его Лены пропорции богини…
— Ну-ка, зажги светильники, Лена! И принеси еще свеч. В этих потемках мы не отличим пешку от ферзя.
Обернувшись к внучке, граф осторожно вынул туру из детской ладони.
— Из-за чего же ты плакала, Арлетта? Из-за Габриэля? Я слышал, он сдох сегодня утром: — Граф Роберт увидел, как слезы заблестели на ее ресницах, но их было совсем немного. Щеки Арлетты остались сухими. Он и не думал, что его внучка будет плакать по этому поводу. Она умела управлять своими чувствами, и, конечно же, сумеет сдержать себя, тем более на виду у всех, в главном замковом зале.
— Его уже нет, — сказала Арлетта негромким печальным голосом.
— Мне тоже жалко его, дочка. Но у тебя будет другой…
— Другой? — Голубые глаза Арлетты вспыхнули гневом. — И ты тоже думаешь, как папа! Он уверен, что Габриэля можно заменить, словно изношенное платье. Но это не так! Я любила Габриэля. Он был рядом со мной с тех пор, как я только себя помню…
Роберт де Ронсье сжал ее маленькую нежную ручку в своей большой грубой руке. Взяв Мари в жены, Роберт надеялся, что ему удастся по-настоящему полюбить свою жену. Но из этого ничего не вышло, Мари так и не смогла вытеснить Изабель из его сердца. Может быть, поэтому он испытывал такую привязанность к внучке и не мог видеть, как она плачет.
— Ладно, милочка, успокойся. Конечно, вы с Габриэлем любили друг друга, никто не сомневается в этом. Но псы быстро стареют, да и все мы смертны… — Дед засмеялся. — Вот и я тоже все дряхлею и дряхлею, и одним прекрасным днем настанет и мой черед уходить…
— Не уходи, дедушка! Я не могу представить, что тебя не будет. Я не верю, что и ты умрешь.
Роберт посмотрел ей глаза в глаза.
— Но это будет, так что лучше готовься заранее…
Милое личико Арлетты омрачилось от тягостной мысли.
— Дедушка, похоже, сегодня ночью ты снова плохо спал, и не говоришь мне. Ты плохо себя чувствуешь?
Хотя графу Роберту действительно с утра нездоровилось, а после плотного обеда стало еще хуже, ему не хотелось вспоминать об этом. Он выпустил руку внучки из своей ладони и занялся расстановкой пешек.
— Я еще шустр, как блоха, — пошутил он. — Давно не чувствовал себя так бодро. Не обращай на меня внимания, малышка, и скажи прямо, что вышло у вас с отцом. Вы вечно недовольны друг другом. Вам обоим надо научиться жить в мире.
— Папа заставил меня зарезать Габриэля. — В мягком голосе Арлетты звучали нотки ненависти, а ее взгляд застыл на тростниковой подстилке перед очагом, на которой столько лет отдыхал ее любимец.
— Неужели он заставил тебя взять нож?
— Да.
Роберт почесал переносицу. То, что он услышал от Арлетты, нисколько не удивило его. Его сын строил головокружительные планы, связанные со своим первым и единственным ребенком. С семилетнего возраста Арлетту воспитывали так строго для того, чтобы она не уронила честь семьи де Ронсье в планируемой Франсуа крупной сделке, каковой будет ее замужество. Роберт полагал, что Франсуа был жесток с дочерью не потому, что это доставляло ему удовольствие. Нет, он делал все для того, чтобы Арлетта оказалась достойной той цели, которую он поставил. Он ковал ее, как мягкое железо, искореняя в ней любую слабость. Пока в замке не появилась Клеменсия, Арлетта мало чем отличалась от мальчишки, однако душа в ней всегда была девичья. Ее сердце нужно было закалить подобно булату, подобно дамасской стали.