Холодная весна - Страница 164

164

Сегодня ей предстояло развлечение. В предвкушении удовольствия, Петронилла повернулась к графине, ожидая увидеть, как забавно та будет выглядеть в простой тунике.

— Доброе утро, госпожа.

— И тебе доброе утро, леди Петронилла.

На графине был надет светло-розовый хитон, обычно носимый под халатом; рыжие волосы распущены по плечам, словно у невесты. Она выглядела свежо, молодо и потрясающе невинно. Лилия полей с каплями росы на лепестках. Петронилла вспомнила те истязания, которые она лично наблюдала через щелку в двери господской опочивальни, и поразилась. Гвионн буквально пожирал графиню глазами, но он единственный. Сэр Жилль — человек холодный и расчетливый, покраснел и отвел взгляд, когда графиня сказала ему «доброе утро». Улыбка Петрониллы погасла, а с нею и предвкушение наслаждения. Мало того — проходивший мимо подмастерье-пекарь, тащивший лоток свежевыпеченных булок, взглянув на Арлетту, присвистнул, и чуть было не выронил свою ароматную ношу, добавив соли на раны Петрониллы.

— Пойдем, дорогая. — Граф взял ладонь жены в свою руку, и они вышли.

Все утро продолжалось восхождение графа и его супруги к часовне Девы. Они продвигались вперед очень медленно, так как граф взял себе за правило на каждой ступеньке бормотать по псалму. «Хорошо еще, что хоть дождя нет», — думала Петронилла, озирая голубое небо.

Они миновали отметку половины пути, а затем площадку с кельями отшельников, и наконец приблизились к месту, где продавали освященные эмблемки, la Place des Senhals. Здесь Петронилла шепотом объявила мужу, что устала стоять на ногах. За мелкую монетку кто-нибудь из продавцов, конечно, даст ей посидеть и отдохнуть на стульчике в тени.

— Мы можем не ждать остальных. Давай побыстрее поднимемся наверх и произнесем наши молитвы, — убеждал ее Луи. — Совсем не обязательно держаться рядом с дядюшкой.

— Одну минуточку, — отвечала Петронилла, внимание которой было приковано к сидящему под навесом ремесленнику, заливающему расплавленное олово в ромбовидные формочки.

— Ах вот как это делается! — заинтересованно воскликнула она. — Я-то думала, что их просто штампуют.

— Только самые дешевые, — ответил мастер. — Но те, которые освящает сам аббат, отливают, а потом зачищают.

От плавильной печи исходил такой жар, что снаружи было намного прохладнее, чем внутри. Петронилла зевнула и обмахнула лицо влажной ладонью. В желудке у нее бурчало, и она с тоской мечтала об обеде.

— Из чего вы их делаете? — спросила она.

— Золото, серебро, олово, свинец. — Широкая улыбка озарила лицо ремесленника. — На всякий кошелек, госпожа.

— Я хочу золотую, — решила Петронилла. — Луи!

Луи тоже вошел под навес мастерской.

— Ну-ка, выдай мне монетку. Мне хочется привезти домой на память одну медальку вот этого мастера.

Владелец мастерской, извиняясь, сложил руки перед грудью.

— Очень жаль, благородная госпожа, но не могу уважить вашу просьбу. Я не имею возможности продать вам ни одного медальона.

Она в изумлении подняла брови.

— Почему?

— По установленным правилам я должен сдавать все свои изделия монахам в Тулле, — начал объяснять мастер. — Мне не дозволяется самому торговать ими. Вот когда вы дойдете до самого верха, исповедуетесь перед статуей патронессы и левит объявит вас чистой, вот тогда вы и выберите себе senhal.

Петронилла встала.

— Все ясно. Значит, ты отказываешься продать мне даже одну?

— Не могу, госпожа. У меня отберут лицензию.

— Что за глупости?

— Это все из-за свары с аббатом из Марсильяка. Они тоже шлепают медальоны. Только у них, — мастер скривился в презрении, — дешевая штамповка. А наши — настоящие.

— И единственный способ получить такую штучку — это проползти всю Via Sancta на коленях?

— Это так, госпожа.

— Впервые в жизни вижу такие дурацкие правила, — сердито заявила Петронилла и важно выплыла из-под навеса.

В тесной прокопченной часовне Девы, стиснутая среди толпы истекающих потом возбужденных пилигримов, Арлетта во все глаза смотрела на изящную статую орехового дерева на алтаре и молилась так истово, словно ее жизнь зависела от этой молитвы. За ее жизнь гроша ломаного не дадут, если граф узнает о ее беременности.

Деревянная статуя должна отнестись к ее мольбам с большим вниманием, чем к молитвам ее супруга. У Арлетты не было столько денег, сколько у графа, она не могла внести в монастырскую казну такого весомого вклада, как он. Но она хорошо помнила притчу о лепте вдовицы. Уж если сам основатель христианства оценил вклад бедной женщины выше, чем богатые приношения зажиточных иудеев, то, конечно, его матушка отнесется к бедной страдалице с участием и поможет ей.

— Каюсь, я согрешила, о Пречистая Дева! — чуть слышно лепетала графиня, едва отдышавшись после мучительного подъема. — Но пожалуйста, помоги мне. Ведь ты сама не без греха, сама знаешь, до чего могут довести мужчины… Гвионн Леклерк был столь мил, столь нежен со мною. Он был моим другом. Сделай так, чтобы я не забеременела, но это только пока, со временем я сама попрошу тебя об обратном. Пошли мне мои месячные. Мне очень нежелательно иметь ребенка от Гвионна. Пожалуйста, отнесись ко мне с сочувствием. Отверзи мне путь счастия…

Множество резных деревянных изваяний свисало на веревках с потолка — приношения благодарных матросов, которые посчитали, что спаслись от гибели на море благодаря вмешательству Пречистой Девы. По залу разгуливал ветерок, проникающий в приоткрытую дубовую дверь, украшенную заклепками. От его дуновения изваяния раскачивались, словно тела повешенных, убеждая легковерных пилигримов в сверхъестественных способностях церковного колокола и вырезанной из дерева женщины на алтаре.

164