— Нет.
Мысли Гвионна путались. С одной стороны, он много лет ждал подобного момента, вынашивая планы мести. Еще когда она спасла его в бурном море, он мог соблазнить ее. С тех пор он провел много бессонных ночей, сожалея об упущенной возможности и горько казня себя за слабость. Даже теперь, когда Анна была рядом с ним, он, сжимая ее в объятиях, мечтал о тех карах, которые обрушит на голову Арлетты, как только представится подходящий случай.
И вот время пришло; спелое яблоко у него в руках, можно рвать, а он вместо этого думает только о том, как бы не обидеть ее, не причинить ей боль, физическую или душевную.
— Я готова целовать твой шрам днем и ночью, — прошептала графиня, в блаженном неведении относительно скрытого смысла сказанных ею слов; не зная, кто и при каких обстоятельствах нанес Гвионну эту рану. Щеки ее заливал румянец. — Ты очень сладко целуешься; я никогда не знала, как сладки поцелуи любовника.
— Мы еще не любовники, — возразил Гвионн.
Она засунула его руку в вырез своего халата и положила себе на грудь. Невозможно поверить, но выражение ее лица было доверчивое, невинное и соблазняющее одновременно. Ее грудь была теплой и тугой, как раз под его ладонь. Гвионн с трудом подавил желание прижаться к графине всем своим телом.
— Нет, лучше не делать этого…
Ее глаза, дымчатые в мерцающем свете свечи, манили, звали к очередному поцелую. Здравый смысл улетучивался. Гвионн отказался от попыток привести в порядок свои мысли, и склонился к ее лицу.
Арлетта таяла в его руках, без боязни, без страха.
— О, Гвионн! — простонала она, когда они снова сблизились.
Сжимая ее в объятиях, он нащупал кончик пояса и потянул за него. Ее одежда упала на пол.
— Арлетта… — У него перехватило дыхание. — Как ты прекрасна!
— И ты тоже, — с улыбкой ответила она.
Они сплелись воедино и упали на ковер. Потревоженная кошка метнулась прочь.
— Мы испугали Ноэллу, — прошептала Арлетта, нежно улыбаясь рыцарю.
— Забудь про нее, — прошептал Гвионн, взвешивая на ладони ворох шелковистых волос и ища губами и языком мочку ее уха.
Арлетта, преисполненная ликования, захлебывалась смехом.
— О, я люблю это!
— Правда? А если так?
— А-ах! Словно в раю!
— А так? — Его рука скользнула вниз, по теплым изгибам ее тела, нежно, неторопливо.
— Да, да, клянусь всеми мощами Франции, да! — Стон наслаждения. — О, еще, еще, не останавливайся!
— Милая моя, — шептал он ей в ухо. — Хоть раз кто-нибудь сказал тебе, сколь ты великолепна?
Она отрицательно покачала головой.
И вот его рука прикоснулась к треугольнику рыжих волос меж тугих бедер. Пальцы остановились, а затем медленно поползли дальше.
— А так нравится? — Он вложил в свой голос столько нежности, сколько мог.
— Да! — выдохнула она. — Да, да! О, Гвионн, скажи мне, что надо делать. Гвионн! Поцелуй меня, дорогой!
Гвионна не надо было упрашивать.
— О Господи, сладкий, только не останавливайся, — шептала она ему в самое ухо. — Нет, нет, не останавливайся.
Такое наслаждение Гвионн испытывал впервые в жизни. Никогда прежде он не был так счастлив.
Но разве этого он добивался?
Арлетта никогда не испытывала ничего подобного. Все ее мысли, без остатка, заполнил Гвионн Леклерк. Он был и добр, и обходителен, и красив собою; когда он прикасался к ней, кровь приливала к ее лицу, а в теле появлялась необычайная легкость, никогда ранее не испытываемая.
Она не могла наглядеться на него. Она жаждала его любви, его поцелуев, снова и снова вспоминала восхитительную тяжесть его тела. За одну ночь Гвионн Леклерк превратил ее из испуганной фригидной девчонки в чувственную женщину, страстную и неукротимую в своем вожделении. Она мечтала о нем, тосковала без него, словно хотела наверстать все, что упустила за месяцы страданий, за долгие годы ожидания в башне.
Любовники осмелели, и частенько занимались любовью при свечах в комнатке, смежной с графской. Пока что удача им сопутствовала, и, несмотря на всю опасность их запретного союза, никто их них даже не помышлял о том риске, которому они подвергались. Любовь словно околдовала их, как Тристана и Изольду, они словно попали под чары столь могучие, что ничто на земле не имело силы над ними — ни долг, ни здравый смысл, ни христианская мораль.
Арлетта все дни ходила, как во сне. Она была королевой Джиневерой, Гвионн был ее Ланселотом. Граф Этьен, само собой разумеется, играл роль старого рогоносца короля Артура. Арлетта нисколько не жалела его, как сочувствовала самому Артуру, читая о приключениях рыцарей Круглого стола в стихотворных романах Васа.
Арлетта была очарована Гвионном настолько сильно, что боялась лишь одного — забеременеть от него.
В канун праздника Крещения, когда они впервые стали любовниками, все произошло слишком внезапно. В тот раз они ничего не предприняли, чтобы предостеречься от беременности. Арлетта знала, как это делается — надо было просто пропитать губку едким уксусом и перед его приходом затолкать ее поглубже. Она никогда не говорила своему любовнику об этом древнем, как мир, ухищрении, и сам факт того, что Гвионн никогда не упоминал о возможности появления вполне осязаемых плодов их любви, убеждал ее в мысли, что он был очарован их отношениями не меньше, чем она.
Арлетта не забыла о многозначительном обмене знаками между Гвионном и Анной ле Харпур, который она как-то раз наблюдала в галерее, где размещались певцы и танцоры. Теперь, когда Гвионн заходил туда, она внимательно следила за ним. Если Арлетта замечала, что он общается с женой музыканта, она начинала столь сильно ревновать его, что готова была с лица земли стереть неотесанную крестьянку. Теперь у рыцаря была она. Зачем ему еще в придачу к ней эта певица?