Когда посыльные доставили по адресам второй комплект писем, Арлетте оставалось только ждать и надеяться получить ответы и помощь.
— Почему же Этьен пропустил эти письма? — удивлялась Клеменсия. — Ведь на этот раз он мог легко уничтожить их.
— Он не посмел. Ему уже не удастся сделать вид, что меня словно бы и нет на свете, после того, как многие узнали об этом деле. Кроме того, он не может солгать, что никогда не подписывал брачного контракта. Было слишком много тому свидетелей. Не секрет, что Луи отречется от чего угодно, чтобы угодить старику, но есть другие, честные люди. К примеру, мой отец, Хамон ле Мойн, отец Йоссе, моя мачеха. Он не может заткнуть глотки им всем, особенно когда за дело взялась церковь. Если граф хочет, чтобы я родила ему наследника, он должен жениться, но не может этого сделать без церковного благословения. А покуда мы не примиримся, никто ему его не даст.
Она засмеялась:
— Он думал, что я позволю выдворить себя в Бретань. Но я не из таких, и теперь у него нет возможности выбрать другую невесту, кроме меня. Благодарение небу, что я отослала тогда эти письма с отцом Йоссе.
Отрезанная от остальных обитателей замка, Арлетта думала, что безнадежно отстанет от событий, но на самом деле получилось иначе. Голоса далеко разносились в теплом осеннем воздухе, и отчетливо доносились до крыши башни. Щеколда на двери, которая вела на крышу, была старой и ржавой, но некогда ее смазывали, и Арлетта довольно легко справилась с нею. Это дало ей возможность сидеть или разгуливать по башенной крыше, дыша свежим воздухом и оглядывая замок с высоты птичьего полета. Никто не мог ни въехать, ни выехать из замка, не будучи замеченным ею. Она видела, как Гвионн Леклерк выгуливал Звездочку. А иногда — спасибо ему за догадку — и ее Исольду. Изредка он смотрел вверх и, заметив ее пристальное внимание, махал ей рукой. Она махала в ответ.
Многое из того, что случалось в крепости, громко обсуждалось во дворе. Иногда самим графом и его кастеляном, иногда стражниками или конюхами. В первые несколько недель пребывания в башне Арлетта была неплохо осведомлена о том, что происходило вокруг.
Она знала, в какой день граф Этьен решил отпустить менестрелей. Ворча на изменившую им удачу, трое музыкантов неторопливо вышли через ворота, а перебранка их со стражей была отлично слышна на крыше, где грелась Арлетта.
— Я думала, что мы все же заработаем здесь на хлеб с маслом, — говорила девушка, та самая Мишель.
Арлетта подошла к краю крыши и через амбразуру долго следила, как вся троица, вместе со своими флейтами, арфами и лютнями, болтавшимися поверх поклажи, отправилась в путь.
— Так и было бы. Но он нанял нас ради девчонки, а теперь, когда она впала в немилость и сидит взаперти, мы стали не нужны.
— Мы направляемся в Домм? — спросила девица.
Ее отец кивнул.
— Да. Попробуем выудить хоть немного денег из купеческих карманов на рыночной площади.
Они удалялись, голоса их затихли, когда менестрели добрались до развилки дороги и углубились в Голубиный Лес — Ля Форет дез Коломб. Как только они скрылись из виду, над замком, словно дождевые тучи, сгустилась тяжелая, душная атмосфера, как бывает летом перед бурей или грозой.
Но до летних гроз было еще далеко.
Вскоре после возвращения с юга ласточек и стрижей, утром, когда они уже летали над рекой, Госвин и Фульберт прохаживались по дозорной тропе. Фульберт опирался на копье, щуря глаза от яркого утреннего солнышка. Казалось, он не обращает внимания на своего товарища, который что-то твердил о неоплаченных долгах.
— Пойдем, не отставай, — сказал Госвин, коснувшись его рукой. — Так там насчет того, чтобы рассчитаться?
— За что? — Фульберт открыл один глаз.
Госвин указал на башню.
— А те деньги, что ты проспорил. Три недели прошло, а она все там.
— Да, но письма-то она отослала.
— Это не в счет, такого уговора не было. Должна выйти сама, или плакали твои денежки. А она ни разу не переступила порог.
Фульберт открыл второй глаз, и потянулся.
— Это ты проспорил, Госвин, и платить придется тебе. Ты держал пари, что она просидит месяц. Месяц еще не прошел.
— Скоро пройдет. Судя по всему, она там окопалась надолго.
Фульберт ухмыльнулся.
— Что же ты плачешься? Месяц пройдет — получишь и денежки.
— Идет.
Год 1187-й медленно утекал в вечность. Арлетта в башне боролась за свои права, и выходить оттуда не собиралась.
Пища ей доставлялась аккуратно, как и раньше.
Стража у ворот Коричневой башни получила указания, что в случае, если девушка попросится выйти, они должны, не вступая в разговоры, отвести ее прямиком к графу. Он все еще надеялся, что заставит ее подписать документ, освобождающий его от обязательства взять ее в жены, после чего ее с позором отошлют назад в Бретань.
Подружки днем значительную часть времени проводили на крыше башни. Оттуда было прекрасно видно и реку, и пологую лесистую равнину, расстилавшуюся зеленым ковром до самого горизонта. Арлетта продолжала внимательно следить за всем, что происходило в замке. До нее доносилась человеческая речь, куриное клохтание, поросячий визг. Она различала цокание копыт по перекидному мосту, лязгание стали о сталь, когда капитан Жервас обучал новобранцев — все эти звуки достигали вершины башни чуть приглушенными. Она как бы смотрела на мир со стороны и через несколько месяцев с удивлением обнаружила, что ей в общем-то нравится такое замкнутое и отдаленное от суеты существование.